Джексон расхохотался, и ущипнул Наташку за бедро. Она взвизгнула и пихнула его в плечо, отчего он рассмеялся ещё громче.
— Жень, а ты вообще знаешь, какие киски на вкус? — вдруг спросила я, усаживаясь на кресло.
— Неа, — протянул он, вытирая слёзы смеха, — Зато я знаю на вкус кое–что другое.
— Фу, — поморщились мы с Наташкой одновременно.
— Оставим эту тему, — промямлила я, — Ничего личного, Джей–Джей, но слеш меня не интересует.
Он пожал плечами и запрокинул голову на спинку дивана. Потом он усмехнулся, и снова посмотрел на меня; а затем на Наташку.
— Что делать будем? Я взял краску.
— Ммм, — промычала та, подпирая подбородок указательным пальцем, — Давай красный?
— Красный? — воскликнула я.
— Да. Вырви глаз.
— Ой, замучаешься ты с ним, — поморщился Джексон, — Но сделать могу. Тащи стул, — он кивнул в мою сторону; и я послушно поднялась с кресла, чтобы пойти на кухню.
Пока Натали восседала, как статуя, на высокой барной табуретке, а Джексон наносил краску на её белоснежные локоны; я довязывала свою шапку. Закончив последний ряд, я порылась в сумочке и вытащила со дна бамбуковый крючок, чтобы закрыть петли и стянуть их на макушке.
— Неплохо получилось. Цвет убийственный, — молвила Наташка, заставив меня посмотреть на неё.
— Ага, — ответила я, пожав плечами.
Глянув на оставшийся клубок, я решила начать ещё один головной убор. Всё равно в беседе Джексона и Натали я особого участия не принимала, а занять себя чем–то нужно. Полностью погрузившись в лицевые и изнаночные петли, я связала почти половину, когда услышала:
— Пошли смывать.
Зажмурившись, я потёрла глаза и откинулась на спинку кресла. Наташка начала сыпать проклятиями на сломанную ногу; а Джексон хихикал, пока помогал ей дойти до ванной. Сквозь шум включившейся воды, я могла расслышать короткие смешки; а потом Наташка простонала:
— Боже, Джексон, ну стань натуралом. Я хочу узнать, что ещё ты можешь делать своими пальцами.
Наверное, он намыливал её волосы шампунем, делая лёгкий массаж головы. Сколько раз я сама ловила себя на этой мысли, не сосчитать; но почему–то я никогда не набиралась смелости озвучить её вслух.
Открыв глаза, я посмотрела на потолочную лепнину. Потом подняла голову и взглянула на раскрытую сумку. Вытащив сигареты, встала с кресла и пошла к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.
Пройдя мимо кровати, я открыла балконную дверь и вышла на крышу. Взяв подушку из–под навеса, я положила её на плетёное кресло и села на него, поджав под себя ноги. Мобильник в заднем кармане джинсов неудачно врезался в мою пятую точку, и я вытащила его, разглядывая задумчивым взглядом. Нажав на кнопку включения, я положила его себе на колени и вытащила из пачки сигарету. Едва я прикурила, раздался женский визг.
— Слушаю, — сказала я с улыбкой, когда ответила на вызов.
— На хрен ты телефон выключила? — прогромыхал гробовой голос.
— Захотелось, — ответила я с сарказмом.
— Кира, — выдохнул Артур, — Не делай так больше. Никогда. Ни за что.
— Ладно, — пообещала я без особого энтузиазма.
— Что делаешь?
— Курю.
— Где куришь?
— На крыше.
— На какой крыше?
— У подруги я, в гостях. У неё есть выход на крышу, — я вздохнула, закрывая глаза, — Допрос окончен?
— Да, спасибо за разъяснения, мне стало легче, — фыркнул Артур, — Как твои дела?
— Нормально. А твои?
— Тоже ничего.
Мы снова замолчали. Я продолжила затягиваться и выдыхать дым в прохладный вечерний воздух.
— Сколько тебе лет? — спросила я.
— Тридцать два. А что?
— Да, ничего.
— А тебе?
— Двадцать два.
— Ты на десять лет младше меня? — удивлённо спросил он.
— Садись, пять по математике, — я криво усмехнулась, туша сигарету в пепельнице.
— Я не думал, — Артур запнулся, — То есть, ты молодо выглядишь; но говоришь так, как будто ты старше.
— Я даже не знаю, как расценивать твои слова; как комплимент, или как оскорбление, — едко бросила я, зажмуриваясь от его голоса.
Он был такой… Не знаю. Артуров? Глубокий; с какими–то тёмными нотками; почти порочный. Без роковой хрипотцы, но, тем не менее, загадочный.
— Вот–вот, я об этом.
— Возраст — это всего лишь цифра, Артур, — вздохнула я, поёжившись от холодного ветра, долетевшего до меня из–за скошенной черепичной крыши.
— Согласен. Я увижу тебя снова?
— Странный вопрос.
— Почему?
— Я поняла, что тебе плевать на моё мнение. Какая разница, что я отвечу: да или нет? Ты всё равно сделаешь по–своему.
— Тоже верно, — хмыкнул Артур в трубке.
— Почему ты такой циник?
— Жизнь. Или люди, меня окружающие. Это сложный вопрос, — он глубоко вздохнул, и на заднем плане у него что–то зашуршало.
— Скорее всего, люди, — констатировала я.
— Ты думаешь?
— Уверена. Жизнь не откладывает на нас свой отпечаток; это делают люди, — я посмотрела на пачку сигарет, которую я бросила на столик и нахмурилась.
Может, стоит завязать с курением? Вредно, да и дорого. Я курю по пачке в день, а это почти три евро. В месяц получается сотня, плюс–минус. От этих подсчётов я чуть не присвистнула, но вспомнила, что разговариваю по телефону:
— Вовремя оказанная помощь, или, напротив, безразличие. Доброе слово в нужный момент, или брань, — договорила я.
— В мыслях этой женщины, на удивление, есть логика, — сказал он, и я буквально услышала, как он улыбается.
— А то.