3 - Страница 43

Я перевела дыхание, чтобы продолжить. Качнув головой, я сказала то, в чём боялась признаться себе последние несколько лет:

— Во мне ещё тогда шевельнулось что–то не приятное, но я не смогла распознать это чувство. Сейчас я понимаю, что это была обида. Я хотела, чтобы он меня ревновал, но он этого не сделал. «Вы — отличная пара» нараспев повторял Женя, а я думала, как же так; ну как мы можем быть отличной парой; мы же такие разные, и вы с ним такие разные.

Артур молчал, просто слушал, периодически перехватывая у меня бутылку с огненной водой, которая совсем не обжигала мои внутренности. Я даже вкуса её не чувствовала.

— Шли годы. Мы выпустились из детдома. Я поступила в Тарту, на бесплатное обучение, что вообще было фантастикой. Училась прилежно, Женя с Максом устраивались здесь, в Таллинне. Я моталась туда–сюда, как неприкаянная; каждые выходные приезжала к ним. Макс хотел оставаться наедине, а я не могла оторваться от Женьки, — я натянуто улыбнулась, вздохнула и продолжила, — Мы смотрели фильмы, втроём гуляли по городу, втроём готовили и ужинали, мы практически всё делали втроём. Он учился на парикмахера и решился на дреды, волосы у него отросли до талии на тот момент. Я помню, как помогала ему спутывать пряди, и натирала их воском. Когда я прикасалась к нему, ненароком задевая его кожу, мне казалось это правильным, и я не замечала, что Макс с каждым моим приездом становится всё мрачнее и мрачнее.

— Потом он снял квартиру. Однушку в хрущёвке, простенькую, с ковром на стене и раскладным диваном–книжкой, как в старых советских фильмах. Необходимость видеть Женю отпала, и мы встречались реже. Макс потихоньку оттаял, и снова раскрылся.

— В тот вечер мы смотрели какую–то дурацкую комедию, и Макс постоянно комментировал происходящее на экране. Он не слышал, но видел и показывал жестами свою версию озвучки, хотя отлично читал по губам. Я хохотала, как одержимая, а потом из меня вырвалось: «Женя, перестань». Макс посмотрел на меня, пристально, холодными серыми глазами. Я отшутилась, сказав, что вечно их путаю, но мы оба знали — это невозможно. Несмотря на общие черты лица, одинаковый цвет глаз — они были разные. Джексон с длинными волосами, Макс с короткой стрижкой. Уже поэтому их нельзя было перепутать. Но они были разными и в духовном смысле. Джексон всегда смеялся и шутил, придумывал какие–то приключения, а Макс… Макс был старше на семь минут и старше почти на целую жизнь. Он хотел семью, настоящую, которой у них с Джексоном не было. Он хотел спокойной жизни, — я сделала паузу, а затем продолжила, — Я извинилась, поцеловала его и сказала, чтобы не брал в голову. Он выдавил из себя улыбку, мы в полной тишине досмотрели фильм, и я легла спать.

— Ночью проснулась от холода. Какого–то странного, неестественного. Это был не сквозняк, гуляющий по комнате; а реальный холод. Не знаю, как его описать. Повернулась. Макса на диване не было. Тонкая полоска света горела из ванной. Я отвернулась и снова уснула.

— Утром встала и пошла в ванную, чтобы умыться. Макс встретил меня сидящим на полу, привалившись спиной к унитазу. Глаза уже были стеклянные. По три пореза на запястьях, вдоль вен, — я провела пальцами по рукам, и передёрнулась, — Левая рука меньше пострадала, а вот правой досталось; он был левшой. Я помню это зрелище, никогда не забуду. Кожа, как будто вывернутая наизнанку. Я увидела сухожилия и кусок белой кости внутри. Мясо на человеческих руках, розовое мясо… — я запнулась, потому что к горлу поступила тошнота, а потом перед глазами замелькали воспоминания, воспоминания, воспоминания…

— Что же ты наделал, Максюша, — шепнула я, рухнув на колени, прямо в лужу крови.

— Нет, нет, нет, — срывались слова с моих проклятых губ, — Только не это, нет.

Кровь была густой, липкой, как вишнёвый сироп. В крохотной ванной стоял солоноватый запах смерти.

— Макс, проснись, пожалуйста, проснись, — я подползла к нему, поскальзываясь на липком полу, и потрясла за плечо.

Он не шевелился, был холодным и каменным. Каким же холодным он был…

— Макс… — горло сдавило в стальных тисках, и мой голос куда–то исчез, испарился.

Я открывала рот, но не произносила ни звука. Как будто я внезапно потеряла дар речи и стала немой. Я пыталась сказать ему жестами те слова, которые он должен был от меня услышать, но не успел.

«Макс, мне очень жаль»

«Прости меня»

«Я люблю тебя»

Но он не слышал. Макс смотрел на меня невидящими глазами. В них уже не было ни огня жизни, ни тепла любви. Его взгляд стал пустым и безжизненным, лицо — белая маска с синими губами. Я пробралась к нему под руку и свернулась в калачик возле него. Его ладонь была холодной, и его пальцы не обхватили меня, как обычно. Его руки, такие тёплые и нежные, исчезли вместе с ним. Больше не было осторожных прикосновений, неловкого поглаживания. Ничего больше не было. И слёз не было, только пустота и зудящее чувство вины внутри.

Проглотив комок, вставший в горле, я вытерла щёки ладонью и продолжила:

— Нас нашёл Джексон, который забеспокоился, почему мы не берём трубку полдня. Вызвал скорую, меня почти час оттирал от крови в душе. Я вся была в крови, меня пропитало ей насквозь, — я зашептала, — Я до сих пор чувствую её на своём теле. И вкус во рту — вкус железа и соли. Женя, — прочистив горло, я продолжила нормальным голосом, — держался изо всех сил, но огоньки в его серебристых глазах погасли. Как будто вместе с Максом умерло что–то и в нём. Наверное, у близнецов, и правда, сильная связь.